Через неделю после выхода на свободу* подполковник, бывший начальник отдела МРО Наркоконтроля Волжского дал эксклюзивное интервью журналистам «СоцИнформБюро», где рассказал о том, что на самом деле происходит в системе правоохранительных органов и почему с каждым годом раскрывать преступления становится невыполнимой задачей.
Предпосылкой к интервью с Павлом Степаненко стало заявление Президента Российской Федерации Владимира Путина, которое он сделал 16 ноября. Российский лидер призвал правоохранительные органы искать новые методы борьбы с распространением наркотиков.
«Мы видим, что для распространения наркотиков преступники всё чаще используют современные средства коммуникации, а в схемах поставок и сбыта так называемые бесконтактные способы расчётов и новые внебанковские формы платежей применяются всё шире и активнее. Получается, что между продавцом и покупателем наркотиков не требуется личный контакт», — цитирует Путина пресс-служба Кремля.
По словам президента, в условиях пандемии такие тенденции еще более усилились: в первом полугодии текущего года число зафиксированных преступлений в этой сфере выросло почти на 70%.
Павел Юрьевич, смотрите, мы в свое время провели исследование российского сегмента Телеграм. Мы смогли выявить основные сообщества, через которые идёт реализация наркотиков, также у нас есть база данных сотовых телефонов всех участников этих телеграм-каналов. Если нашли мы, то эти данные легко может получить и наркоконтроль? Тогда почему эти каналы работают и работают успешно на протяжении долгого времени?
— Это раньше, в старые времен,а все знали, что торгует баба Неля-цыганка. И, по сути, главная проблема была одна – успеть выбить дверь раньше, чем барыги успеют смыть всё в унитаз. А сейчас мы работаем с виртуальными аккаунтами. Но выступление президента не содержит новости – уже больше 10 лет превалирует бесконтактная торговля, удивительно лишь то, что на таком высоком уровне лишь сейчас об этом говорят.
Вот вы говорите о группе «Улыбнись». Были в наше время Солнышки, Бегемоты и прочие. Кто это такие? Одного задержали, оказался наш понятой. Ходил, смотрел и в момент понял, что может сам заниматься. Еще одного «хлопнули» – участковый уполномоченный из Михайловки. Начиная работать вслепую от номера телефона, в итоге дошли до задержания сотрудника ФСБ в звании подполковника. В итоге дошло до того, что произошел конфликт между руководством региональных ФСБ и ФСКН.
С этим всем можно работать. Анонимность в Сети существует лишь на первый взгляд. Всех можно установить и покупателей, и продавцов, но для этого нужно работать. И работать месяцами, а то и годами, чтобы «хлопнуть» не только закладчика, а всю группировку. Это сложный процесс. Мы 2 года только по одной банде работали. Поймали «ноги», а дальше всё обрубается. Сложно было. У них «крыша» везде была и в милиции, и региональном управлении ФСБ, и в наркоконтроле. Что уж говорить, информация и из моего отдела утекала. Но ничего. Нашли, всех установили, люди получили реальные сроки.
– Ну вот смотрите, вот конкретные списки. Можно же массово их отработать?
-А вот здесь самое интересное. Никто тебе не даст отработать эти списки массово. Ни один начальник, ни один генерал. Неважно какого ведомства, ФСКН это будет или ФСБ, или МВД. Ведь ты же не знаешь, кто скрывается за этими никами. У нас был случай, когда прослушка отфиксировала, что сын одного высокопоставленного генерала, который сейчас гостит в СИЗО Лефортово, вместе с кем-то занимается хранением, употреблением и сбытом марихуаны. Я не буду называть сейчас этой фамилии, но говорим мы о самом известном в России «спецсубъекте». Там такая буча поднялась. Кто даст тебе, начальнику территориального отдела или простому оперу, да даже подполковнику ФСКН отработать эту базу телефонов массово? Никто. Там обязательно будут или люди в погонах или их дети. Да, телефон может быть зарегистрирован на Ивана Иваныча, а реальным владельцем будет племянник прокурора. Я сейчас не из головы беру. Я говорю о реальных случаях из своей работы. И вот поэтому массово отрабатывать никто не хочет, хотя возможностей, в том числе технических для этого предостаточно.
– Никто не хочет проблем для своих детей. Никто не хочет рисковать карьерой или вообще лишиться должности. Ко мне как-то пришла мама одного из задержанных. Она работала то ли учителем, то ли врачом. Принесла фактически все свои накопления, там что-то около 50 тысяч рублей. Говорит: «Освободите». Мы её развернули со словами «даже на адвоката не тратьтесь, ваш сын в полном сознании и раскаянии». Учительница. Учительница, которая говорит, вы кого угодно сажайте, а моего отпустите… А представьте теперь людей, у которых есть деньги, у которых есть власть, у которых есть погоны. «Кого угодно сажайте, а моего отпустите». За наркотики сейчас «сидят» порядка трети всех осужденных – потому статья 228 УК РФ и называется народной, а еще она так называется, что многие сидят не за свое, в том числе и подкинутое – но это уже следствие не столько коррупции, сколько палочной системы.
-2 года назад у нас официально, через пресс-службу МВД была встреча с руководством наркоконтроля, где мы попытались обратить внимание сотрудников на вечеринки, которые проходят в Волгограде с завидной регулярностью. Там играет специфическая музыка, но главное, что там практически не продаётся алкоголь. Все с бутылочками воды ходят. Это же не потому, что они за здоровый образ жизни. По косвенным признакам можно же определить, что они под чем-то.
– Да, практически любой наркотик он сушит слизистую. И именно поэтому они все с водой.
-Так вот ни одного проверочного мероприятия проведено не было.
– И не будет проведено. По одной простой причине. Потому что, кто-то из слуг народа или иже с ними там постоянно тусуется. Прежде чем подобный рейд согласовать, любой начальник большого уровня скажет: «Подождите». Плюс есть ещё формальности, которые безусловно нужны, но которые способны разрушить любой план. Для такого рейда нужно оперативное дело. А оперативное дело это что? Это комплекс оперативно-розыскных мероприятий, требующих согласований разного уровня, а это утечка на любом из этих уровней. Потом приходит прокурор с проверкой дела: «Таааак, а что у вас там интересного?» Ну и так далее. И это на стадии, когда у нас еще нет ни одного установленного лица подозреваемого, когда только хилые зацепки, которые даже по неосторожности можно запороть, не говоря о намеренном противодействии при увиденной в деле знакомой фамилии. Я когда еще работал в отделе собственной безопасности, у меня в разработке было дело на высокопоставленного и известного в узких кругах человека в погонах. В Волгограде об этом деле знали только начальник ОСБ и я. В суд за санкциями для ОРМ мы ходили, только к одному из замов председателя и никто больше не знал. Когда произошла смена руководства и фигурант вырос в полномочиях, он потребовал дела на проверку. Через Москву удалось отменить этот приказ. В этом деле нас особо интересовало, почему этот начальник запрещает некоторым сотрудникам и отделам работать в некоторых районах города. Это же траффик. Один тут купил, в другом положил. А тут запрет. Почему? Всегда этот вопрос возникает: Вы там работаете или вы там крышуете?
Мы работали по сотруднику полиции, «хлопнули» его. Изъяли почти 150 килограммов травы, 1 килограмм гашиша, 230 килограммов семечек. А дальше, работая по анонимным номерам телефонов, хлопнули племянников жены начальника отдела наркоконтроля, который приходился еще и родственником совсем уж высокому для нас руководству. И возник вопрос: «А дальше-то мы можем работать? Или нам самим уже пора карманы зашивать, если не успеем уволиться по собственному желанию?». Вот к чему приводит массовая работа. Вот к чему может привести работа вслепую, без оглядки на свое и особенно вышестоящее окружение, и их интересы. Вот к чему могут привести рейды, о которых вы говорите. Вот почему они не проводятся и не будут проводиться в массовом и бесконтрольном сверху порядке при нынешней системе скорее всего никогда.
В итоге-то что? Ловить приходилось только тех, кого можно?
– По большому счёту, да. Особенно для сотрудников рядовых подразделений. Ну или можно хитрить. Мы иногда, так сказать, «включали дурака». Ну не посмотрели мы вот на эту фамилию. Ну Миша и Миша, мало ли Миш в городе и просто рубили сколько могли, до команды «стоп». А потом начиналась торговля. Так, вот этого можно, вот этого мы не трогаем. Вот этих сажайте. У меня периодически были встречи с сотрудниками ФСБ, которые мне объясняли, что вот этих нельзя, мол они их агенты. А когда я продолжал «игру в дурака», мне прямо говорилось, что я или с работы «вылечу» или сяду. Иногда включалось и мое руководство «Не надо ссориться с братьями нашими старшими» или: «Вы понимаете, что мы попадём в телевизор с этим? Оно нам надо? От проверок потом не отмашемся». А бывали и представители администраций, с которыми мы встречались на антинаркотических мероприятиях: тормозите там или притормозите здесь, нам такого не надо.
– Я как только начал погружаться в дела, был шокирован. Все таскают мелочовку. Вот вы меня спрашиваете, а можно ли этим заниматься, вот этими вот базами, каналами, сообществами в соцсетях. И я операм говорил, что вот этим как раз и нужно заниматься! Разработка, а не вот эти вот закладчики бегающие. Этим пусть ППС или участковые занимаются.
Палочная система переплюнула сама себя
– Знаете, один умный человек сказал, коррупция победит наркотики. Нужно хотя-бы одно независимое ведомство. А у нас их, наоборот, убирают, сотрудников сокращают. На уровне райотделов есть такое явление, называется группа «НОН» [незаконный оборот наркотиков]. Она состоит из одного оперуполномоченного, туда приказом участковый, от командира роты ППС требуют ещё одного, на встречный вопрос, где его взять-то одного, звучит ответ «мне по херу, одного дай». И ещё одного овошника [сотрудник отдела вневедомственной охраны]. Вот так вот формируется группа НОН. Что они могут сделать? Кого они смогут разрабатывать? У них даже допуска к секретке нет. Они не могут пойти в суд и добиться прослушивания телефонов. Что это за работа? А в итоге заканчивается всё чем? Начальник городского отдела полиции, собирает начотделов у себя и говорит: «Каждый отдел в день должен давать одного «больного»». Больной – это хранитель, то есть ловить надо на хранении. Итого 3 отдела плюс Управление равно 4 человека в день (это, к примеру о Волжском). Но каков реальный результат с точки зрения борьбы с трафиком? Кого эта убогая группа будет ловить каждый день? В Волжском порядка 3000 зарегистрированных тяжелых наркоманов, через год эта группа их всех переловит, но на трафике это не скажется – будут только цифры о задержанных. А потом эти цифры кладутся на стол начальнику, дальше министру, а потом к президенту. Президент пишет доклад для Совета Безопасности и заявляет, что мы, так сказать, боремся. Вон сколько преступлений раскрыли.
– А что это за преступления? Знаете, я любил в свое время задавать одну шуточную загадку своим друзьям: как листком бумаги разрезать кабель медный толщиной в руку и длинной 180 метров разрезать одним движением на 10 частей? Легко. Ты берешь кабель, взвешиваешь его, вычисляешь сколько МРОТ, важно, чтобы больше МРОТа было, и получаешь 10 частей по 18 метров. И человек у тебя пишет 10 явок с повинной о 10 кражах кабеля по 18 метров. В итоге остается та же кража, но по показателям – уже 10 «циферок». Готово. Как на деле работает группа НОН под давлением руководства в борьбе за «циферки»? Берётся база наркоманов. Рассылается смс-сообщение: «я новый барыга, закладка на пробу там-то. На пробу бесплатно», садишься в засаду и ждёшь. Мы своих агентов даже не посылали на такие сообщения-знали, что там их задержит горе-группа НОН. У нас один был гиперактивный агент, хотел выслужиться, позвонил, говорит схожу, проверю – ну иди, отзвонишься с места. Он отзванивается и говорит: «а здесь еще патроны, что делать?» – Беги! – а на выходе знакомые участковые уже с понятыми, по карманам шарят: А где наркотики, где патроны? – На месте остались, я работаю с наркоконтролем. Один звонок – и человек свободен. Этот-то свободен, а другой – в тюрьму. То есть опер с участковым ещё и №222 УК РФ хотели на нём сделать. Вот кого предпочитают ловить многие мои коллеги, чтобы не иметь проблем.
Это разве борьба с наркотрафиком? Это разве может остановить людей от занятия этим делом? В рамках некоторых оперативных дел выявлялся доход от наркоторговли от 15 миллионов рублей в месяц. Для Волгограда это очень хорошие деньги. За такие деньги находится масса покровителей и помощников?
Вот вам ответы на ваши вопросы о системной работе, о реальном противодействии наркотикам. Кому выгодна реальная, тяжелая, опасная, неблагодарная работа – родителям осужденных? – нет. Самим осужденным? – тоже нет. Прокурорам, чекистам, милиционерам, мимо которых чемоданы с деньгами проплывают или те господа, которые сидят в памперсах, когда им звонит Кравченко или Музраев или их замы? – да не смешите меня. Никому не выгодна борьба с наркотиками, как и раскрытие иных преступлений. Кроме некоторых порядочных офицеров, которые готовы рисковать за мало кому сейчас понятные идеи о справедливости и чести, на которых собственно и держится система, и которым всегда хочется пожать руку и причислить себя хотя бы к их знакомым. Но те люди, до которых, благодаря усилиям таких офицеров, не дошли наркотики – даже не знают о таких офицерах, для них – «все менты козлы», в итоге – никакой благодарности, кроме чувства исполненного долга.
О Музраеве
– Знаете, как бы странно это не звучало, но то, как устроена правоохранительная система, наглядно показывает как раз дело Михаила Музраева. Я, конечно, материалы дела не видел, могу быть необъективным. Но он находится в СИЗО по абсолютно абсурднейшему обвинению. Просто бред сивой кобылы. Совершал он то, что ему вменяют? Конечно же, не совершал. То, что он убийства перевешивал с одной банды на другую за деньги – да. То, что он за деньги просто сажал людей – да. Засовывал в состав учредителей крупных фирм своих людей – да. Но покушение на губернатора — это чистый бред. Но я рад, что сидит он именно за это. Мне неизвестно, сколько людей получили обвинительное заключение по таким вот надуманным поводам, но то, что их тысячи по всей стране – это факт. И Музраев, как часть этой системы, если и должен быть осужден, то также как все мы – в духе своего времени.
*Подполковник ФСКН Павел Степаненко был признан виновным в вымогательстве взятки. Приговор дважды пересматривался, при этом срок наказания увеличивался с семи до 14 с половиной лет колонии и уменьшался до восьми с половиной лет. Второй вердикт в июне 2019 года был обжалован в Верховном суде. Одновременно с апелляцией была направлена и жалоба в Европейский суд по правам человека. В сентябре 2019 года ЕСПЧ уведомил родных Степаненко, что жалоба на приговор Волгоградского областного суда принята к ракссмотрению. Павел Степаненко был освобождён из колонии строгого режима в ноябре 2020 года по решению суда и намерен добиваться через суд компенсации материального ущерба за пять лет, несправедливо проведённых в заключении.
