В свете последних событий задают вопросы по поводу девушек, которые истязали животных, фотографируются рядом с мертвыми животными в крови: что движет такими личностями, почему появляются люди, склонные к насилию, может ТВ (какие-нибудь жуткие передачи) отразиться на ребенке в дальнейшем так, что он может стать маньяком?
Действительно ужасающее зрелище и события. Я не буду комментировать, собственно, те события, поскольку сейчас нам предлагают разные гипотезы, в том числе культовые секты. Полагаю, что не намного более ужасающе, когда что-то подобное с людьми делают. И об этом тоже есть публикации в криминальных хрониках.
Отвечая на вопрос, я буду опираться на собственную клиническую практику, а также исследования Алис Миллер, которая как раз занималась этим вопросом на основе изучения детства Гитлера и детства Юргена Барча, маньяка-убийцы, а также некоторые другие исследования и клинические истории.
Очень часто на животных переносятся чувства, бессознательно испытываемые к кому-то другому. Животные помещаются в позицию беспомощности и над ними осуществляются издевательства. Когда это ещё и демонстрируют, это, конечно, вызов обществу, крик, протест.
Акция против насилия очень неоднозначно обществом воспринимается. Ведь смотрите как интересно: когда насилие над людьми – неоднозначное восприятие. Насилие над животными вызывает бурный резонанс также, но более однозначное восприятие. Это, конечно, связано с психическими защитами.
В ситуациях насилия психика человека пытается найти виноватого. И попытки сделать виноватых изнасилованного или родителей мало чем отличаются. Виноват насильник и только он. К несчастью, для нас родителей, мы не всесильны и не всемогущи. Тотальная открытость ребёнка с родителями невозможна, да и не должна быть. Иначе собственное Я ребёнка не сформируется. Каждый в своей семье может что-то сделать, чтобы в социуме насилия было меньше. Каждый раз, когда папа или мама бьет своего ребёнка – насилия становится в социуме больше. Потом этот ребёнок вырастает и мстит социуму, мстит другим женщинам. Он не родителям потом возвращает это насилие чаще всего, а часто собственным детям и социуму. Или, скажем, воспитательница, которая унижает или бьет ребёнка в саду. Или учительница, которая унижает мальчика при всём классе.
Каждый насильник заставляет свою жертву испытать то, что когда-то испытал сам. Об этом очень хорошо рассказала и показала на примерах Алис Миллер в книге “Вначале было воспитание”.
Личная ответственность каждого в своей семье, в части отсутствия насилия по отношению к ребёнку, личная ответственность педагогов и руководителей детских учреждений – это наверное в итоге может хоть как-то улучшить ситуацию.
Другой вопрос, насколько кто в социуме может брать на себя ответственность за свои поступки в своей собственной семье. К тому же масса историй насилия, которое не выглядит, как насилие. Ведь очень часто это истории манипулирования, соблазнения, использования. Очень часто это истории внутри семей: родственники, друзья родителей, дети друзей родителей, к несчастью, иногда сами родители.
Все начинается с простого: просто мама кричит на своего сына, ну не в настроении она, просто замахивается, просто унижает его, как мужчину. Она не видит в этом ничего страшного. Потом он также унижает женщин. Сначала мама просто игнорирует своего сына, его чувства, потому что у неё жизненные обстоятельства, а потом ему плевать на чувства женщин. Сначала мама игнорирует, когда мальчику больно и он кричит от боли. А потом он делает тоже самое с женщинами. Кстати, среди девочек насилия не меньше. Просто об этом реже говорят. А далее уже количество и качество зависит от индивидуальных особенностей, степени чувствительности, степени травматизации, психических защит. Важно не то, что мама или папа говорят, а то, что они делают. Страшная проблема социума, которая нарастает.
Часто дети становятся или жертвами насилия, и потом отыгрывают свои чувства на животных, или свидетелями насилия, в том числе социального характера, или например, его унижают при всех в яслях или детском саду. Ребёнок получает серьёзную психотравму, родители могут и не знать об этом.
Что касается влияния средств массовой информации, оно влияет, конечно. Но, как правило, есть предпосылки в психике ребёнка, либо связанные с его историей (например, это может быть и медицинское вмешательство, насилие медицинского характера во благо ребёнку). Иногда бывает, что дети воспитываются бабушками, дедушками, имеющими в своей истории опыт насилия, включая военное время. А этот опыт по-разному отражается у каждого.
Само насилие над животными это проекции насилия над слабыми и беззащитными. Например, ребёнок, испытывая на себе насилие со стороны взрослых, старших (иногда это братья, сестры), сверстников или наблюдая насилие сильных над слабыми, далее отыгрывает это над животными, проявляя свою власть, чувствуя себя сильным и уверенным. Запускается круг насилия. Полученное насилие в семье и социуме возвращается в социум и собственную уже семью во взрослом возрасте.
Алис Миллер, используя психоаналитический подход, на примере трёх психобиографий (наркоманки, Гитлера и серийного убийцы-педофила) показывает и выявляет следующие закономерности:
1) любое насилие взрослых по отношению к ребёнку есть одновременно проявление нелюбви (неоткрытости, непринятия, нечувствительности к базовым потребностям в безопасности, понимании, самовыражении);
2) естественный отклик ребёнка на это – боль и гнев;
3) реакция взрослого на боль и гнев ребёнка – подавление его чувств;
4) реакция ребёнка на подавление чувств- вытеснение их в бессознательное;
5) расщепление опыта ребёнка на осознаваемый и неосознаваемый;
6) трансформация неосознаваемых чувств в осознанную ненависть;
7) проекция ненависти на замещающие фигуры и идеализация родителей и “счастливого детства”;
8) проживание ненависти и выплески ее или внутрь (аутоагрессия и суицидальность) или наружу;
9) трансляция кольца насилия (насилие > отклик > запрет > подавление > вытеснение > расщепление > проекция > проживание > насилие) в отношениях с другими людьми, выступающими в качестве экрана для проекций человеком его собственных подавленных и вытесненных чувств и переживаний из раннего детского опыта;
10) использование педагогических воздействий для насилия под видом “воспитания детей”.
Алис Миллер приводит анализ детства сексуального маньяка и убийцы Юргена Барча, который в 16-летнем возрасте начал совершать немыслимые по жестокости убийства детей.
Адольфа Гитлера и все ужасы его представлять не нужно, как и то количество насилия, которое было совершено по его приказу. Ну, и анализ детства наркоманки Кристины Ф. интересен в аспекте наркомании.
Любой насильник одновременно является жертвой.
Сходства, которые приводит Алис Миллер, следующие:
1. Для всех троих характерна явно выраженная направленность личности на разрушение.
У Кристианы она выражалась в наркомании, приводящей к физической и моральной деградации; у Адольфа Гитлера в бешеной энергии, направленной на борьбу с реальными и мнимыми врагами, у Юргена Барча – в жгучем желании убивать маленьких мальчиков, в которых он видел прежде всего себя.
2. Направленность личности на разрушение было следствием желания, накопленного с раннего детства, излить на кого-то (на другие объекты или на самого себя) ненависть, которая была получена в ходе собственного опыта раннего детства.
3. Всех троих родители в детстве постоянно унижали и и избивали. С ранних лет дети росли в атмосфере жестокости и насилия. Юрген Барч, у которого приёмный отец был мясником, ребенком часто бывал на его работе, именно таким способом расправлялся с мальчиками, снимал с них шкуры, как с убитых животных.
4. Во всех трёх семьях руководствовались принципами авторитарного воспитания. И детям запрещалось выражать свои чувства. Хотя выплеск эмоций был бы нормальной реакцией на жестокое обращение.
5. У всех троих не было никого (взрослого), кому бы можно было поведать свои чувства, рассказать о ненависти или чтобы кто-то мог защитить его.
6. Все трое были наделены даром красноречия. Они все имели бессознательное желание рассказать миру о своём выстраданном опыте и выразить себя.
7. Поскольку никто не понимал их, у них не было другого выхода, как отыгрывать в реальности историю своего детства, вовлекая в это действо других людей, заставляя их страдать и мучиться.
8. Все трое имели неудовлетворенную потребность в любви и ласке. Родители относились к ним, как к своей собственности и упорно не хотели видеть детей такими, какими они были на самом деле.
Трагедия человека, страдающего синдромом навязчивого повторения, состоит в том, что он постоянно стремится обрести нечто лучшее, чем то, что имел в детстве, но постоянно воссоздаёт ситуацию детских лет. Из моего опыта клинического, часто это происходит через воссоздание аналогичной ситуации с детьми. Если человек не может откровенно рассказать о совершенном с ним насилии, он или проходит этот опыт через то, что их дети имеют такой же опыт или сама личность ведёт себя жестоко, иногда повторяется тот же опыт, но с другими людьми. Степень драматизма ситуации в итоге определяется иерархическим уровнем на социальной лестнице и возможностями в итоге. Кроме того, при работе с маленькими детьми я вижу, что наиболее тяжёлые последствия имеют случаи, когда травмы родителями или социальными работниками, педагогами наносились в наиболее раннем возрасте, например, когда ребёнок ещё младенец и не может рассказать маме, что делала с ним няня или друг няни; или дедушка, или папа; или воспитатель. Те, в свою очередь, сами жертвы травматических ситуаций и так продолжается порочный круг.
Если честно, я не знаю, что страшнее, воссоздание травм и отыгрывание на животных, на людях или повторение бесконечное в собственной жизни и стокгольмский синдром (по сути являющийся психической защитой и любви к насильнику и истязателю).
Когда мы видим по телевидению или слышим по радио о случаях жестокого обращения с животными, мне кажется, стоит на самом деле искать и задумываться о случаях жестокого обращения с детьми и их последствиями, которые мы обязательно потом получим, в более близкой или более дальней перспективе.
Брюсом Перри приводится клиническая история парня 18 лет, убившего двоих соседок девочек-подростков 12 и 13 лет. После того, как девочки отказали ему в его предложении сексуальных отношений, он связал их, убил и затем изнасиловал уже безжизненные тела. А затем он бил и топтал их. Этого мальчика описывали, как мальчика, неспособного к эмпатии. Он был мастером манипулирования, эмоционально не был ни к кому привязан. Он был хищник, ложь была для него естественна, людей воспринимал только как тех, кого он может использовать в своих целях. Семья была полная, Леон был вторым сыном в семье. Родители его были знакомы ещё с детства и поженились рано. С воспитанием первого сына его матери помогали её мать и тётка, а со вторым ей пришлось справляться самой. Разница между детьми 3 года. Фактически мать Леона не была психологически готова быть матерью и нести за него ответственность. Когда ребёнок долго не мог успокоиться, мать выходила из квартиры и оставляла его одного, он часто оставался один целый день в раннем младенчестве. И он перестал много плакать, говорила его мать психоаналитику. В это время мать уходила на прогулку со старшим сыном, с ним ей было легче. Со временем он научился использовать лесть, флирт, и другие формы манипуляций, чтобы добывать то, что ему нужно. Если ему не давали то, что он хотел, он брал это силой. В душе Леона всегда был холод, он не понимал, что такое человеческие связи. Поскольку ребёнок был заброшен, он не умел почувствовать удовольствие от того, что делает что-то приятное для другого человека. Так же, как о его чувствах никто никогда не заботился, он не мог заботиться о чувствах других. Это был социопат. Социопаты известны тем, что могут одурачить детектор лжи.
Животные, соответственно, более доступны и иногда более беззащитны. Механизмы, побуждающие к жестокости и насилию с животными, те же примерно. Дети со слабым Я могут попадать под влияние других личностей, которые имели травмы, и потом стремятся их отыгрывать, или стремятся к власти над слабыми, повышая свою самооценку таким способом.
Наталья Кузнецова, семейный психолог психодинамического направления специально для “СоцИнформБюро”
